Москва-Петушки

Надо чтить, повторяю, потемки чужой души, надо смотреть в них, пусть даже там и нет ничего, пусть там дрянь одна - все равно: смотри и чти, смотри и не плюй...

@темы: Венедикт Ерофеев

---

Воспламеняющая взглядом

Бог любит, когда человек нарушает клятву. Это сразу ставит его на место и показывает, чего он стоит.

Во время погребения они стояли особняком, в стороне от друзей и родственников покойного, сбившихся в кучку под сенью черных зонтов. Тут-то Энди и понял, что одно дело вспоминать высокомерие Пиншо, его осанистую походочку эдакого пигмея, возомнившего себя Цезарем, мерзкую застывшую улыбочку, словно у него порез лица, – и другое дело видеть изможденную бледную жену в трауре, держащую за руки двух мальчиков (младший, видимо, ровесник Чарли, оба они совершенно оглоушенные, с отсутствующим выражением лица, точно их накачали успокоительным), прекрасно понимающую (не может не понимать), что все вокруг знают, в каком виде нашли ее мужа, а нашли его на полу, в ее нижнем белье, с отхваченной по локоть правой рукой, напоминавшей отточенный карандаш, и везде кровь – в раковине, на буфете, на шкафчиках «под дерево»...

@темы: Стивен Кинг

---

Свет женщины

Придет другая, и это буду я.

Два заблудившихся существа, которые поддерживают друг друга в своем одиночестве, и жизнь терпеливо выжидает, когда это кончится.

То, что было у нас общего, принадлежало другим, но объединяло нас на время этого бунта, этого краткого сражения, этого неприятия несчастья. Это было не между нами. Но между нами и несчастьем. Нежелание ложиться под колеса, так, что ли.

- Нет ничего более мучительного, чем пара, которая распадается, но все плывет по воле волн, тогда как лодка уже дала течь и вот-вот пойдет ко
дну... В таких случаях, конечно, лучше разом покончить со всем.
- Но знаешь, то, что разбивает пару, в итоге еще больше ее сплачивает. Трудности, сначала разделившие двоих, в конце концов их объединяют; в противном случае они и не были парой. Два несчастных человека, которые ошиблись, переводя стрелки, и оказались на одних путях...
- Никогда бы не подумал, что ты и Янник...
- Мне самому не верится. Это противоестественно.
- Извини, что я спрашиваю об этом, но... может, есть кто-то другой?
- Не знаю. Совершенно ничего не могу сказать. Я неверующий, ты знаешь, но, может быть, где-то сидит эта сволочь, не знаю...
- Мишель, ты расклеиваешься буквально на глазах... Я тебя спрашиваю, есть ли у Янник другой мужчина.

Попробуйте, дайте хоть один шанс невозможному. Вы никогда не задумывались, как оно, это невозможное, устало, как оно нуждается в нас.

В какой момент мы превращаемся из просто несчастной женщины в злобную стерву?

Когда любил женщину всем сердцем, всеми глазами, всеми зорями, лесами, полями, родниками и птицами, понимаешь, что любил ее самую малость и что мир - лишь начало того, что вам еще предстоит.

Я знаю, что невероятно глупо расставаться с тобой по каким-то, так сказать, техническим причинам, все эти проблемы с органами, вирусами, еще Бог знает с чем, но поверь мне: я вернусь к тебе другой женщиной. Я много думаю о ней. Даже забавно, как я забочусь о ее красоте. Я не знаю ее, очень может быть, ей недостанет братских чувств, и тогда нам будет сложно, мне и ей.

В тебе есть какая-то религиозная одержимость любить женщину, и в этом больше именно одержимости, за которой теряется сама женщина. Оно слишком возвышенно для меня, твое падение. Ты падаешь слишком высоко. Ты вне себя от горя, и я не знаю, кто ты на самом деле.

@темы: Ромен Гари

---

Благословение

Благослови тебя Боже, бедная моя сестра,
идущая в паутине алкоголя и тошноты.
Тебе кидают слова-монеты,
но ты по-прежнему выглядишь так,
словно только что слезла с костра
и ступаешь по углям, которые — бывшая ты.

И архангел не грянет в крумхорн,
и его не поддержит вдребезги пьяный хор
кабачка веселого Ауэрбаха.
Ты идешь, а кругом бедлам,
где-то там твой младенец, там
все то, отчего с утра ты пошлешь всех.

Благослови тебя Боже, мой злой и несчастный брат,
в коммунальной квартире пробирающийся в сортир.
Ты ждешь ее — а она в загуле,
а соседи опять устроили ад, свой персональный ад, забивающий
твой собственный блистающий мир.

И архангел не грянет в крумхорн,
и его не поддержит вдребезги пьяный хор
кабачка веселого Ауэрбаха.
Ты идешь, а кругом бедлам,
где-то там твоя радость, там
все то, что в ближайщих числах будет послано.

Благословенны будьте все идущие стопом и едущие в метро,
в дом, из дома, с работы, на работу или к друзьям,
из слов-монет снизавшие мониста,
рожденные лишними, из преисподней ушедшие,
стершие губы в кровь в ожиданьи лобзанья,
будь благословен Ты сам,
и труждающиеся, и поющие, и предстоящие пред Тобой,
и с Тебя не сводящие зареванных красных глаз,
будь благословен любой и всякий, умерший и живой,
уже за то, что он жил здесь или живет здесь и сейчас.
Помилуй его и прости его, и дай ему сил простить,
и дети — спаси их, Господи, возьми под Свое крыло.

Мы злимся, и материмся, и плачем, не зная, кому.
Господи, право, знаешь Сам,
как порой тяжело.

@темы: Башня Rowan

---

Преступление

Все это очень мило, но почему мы ждем, что Эсмеральда окажется объективнее Квазимодо? Разве его привлекает не ее наружность? Скажите на милость, он олицетворяет превосходство внутренней красоты над красотой внешней! Полюбил бы в таком случае беззубую старуху – тогда в него можно было бы поверить.
Между тем избранница его сердца – дивной красоты цыганка, влюбиться в которую проще простого. И нас пытаются убедить, что у этого горбуна чистая душа?
Со всей ответственностью утверждаю, что душа у него подлая и порочная. Я знаю, о чем говорю: ведь Квазимодо – это я.

@темы: Амели Нотомб.

---

Анна Каренина

"Все-таки он хороший человек, правдивый, добрый и замечательный в своей сфере, - говорила себе Анна, вернувшись к себе, как будто защищая его пред кем-то, кто обвинял его и говорил, что его нельзя любить. - Но что это уши у него так странно выдаются! Или он обстригся?"

Левин чувствовал себя виноватым и не мог поправить этого. Он чувствовал, что если б они оба не притворялись, а говорили то, что называется говорить по душе, то есть только то, что они точно думают и чувствуют, то они только бы смотрели в глаза друг другу, и Константин только бы говорил: "Ты умрешь, ты умрешь, ты умрешь!" - а Николай только бы отвечал: "Знаю, что умру; но боюсь, боюсь, боюсь!" И больше бы ничего они не говорили, если бы говорили только по душе. Но этак нельзя было жить, и потому, Константин пытался делать то, что он всю жизнь пытался и не умел
делать, и то, что, по его наблюдению,. многие так хорошо умели делать и без чего нельзя жить: он пытался говорить не то, что думал, и постоянно чувствовал, что это выходило фальшиво, что брат его ловит на этом и раздражается этим.

@темы: Лев Толстой

---

Драка эта будет в одни ворота, потому что "бывший" - мужик не кислой комплекции, турист, скалолазит по всяким горам Кавказа, работает спасателем, а тот, кто набивается - хипстер-анимешник, учится на переводчика, изучает там какие-то мертвые языки или что-то в этом духе.

@темы: коротко о главном

---

Обрыв

Простительно какому-нибудь Викентьеву напустить на себя обман, а ему ли, прожжённому опытами, не знать, что все любовные мечты, слёзы, все нежные чувства - суть только цветы, под которыми прячутся нимфа и сатир?..

@темы: Иван Гончаров

---

Яма

Всего ужаса этой мысли толстая Катька не могла объять своим мозгом откормленной индюшки и потому плакала, - как и ей самой казалось, - беспричинно и бестолково.

@темы: Александр Куприн

---

Остров

- Посмотри! - произнесла Ивоа. - Я ношу на шее медаль твоего бога Иисуса. Все время ношу! Ни на день с ней не расставалась. Даже когда купалась, и то не снимала! И каждый вечер я целовала твоего бога Иисуса и просила его вернуть мне Адамо. И он вернул! - торжествующе добавила она. - Видно, твой бог очень могущественный: все может сделать! Адамо здесь! - закричала она в приливе счастья, подняв обе руки, как будто подставляя небу открытые ладони.

- Почему же он тебе не нравится? -спросил Парсел.
Ивоа подняла голову и скорчила гримаску.
- Потому что он на меня не смотрел.

Каждое утро, умывшись в пристройке, Парсел шел любоваться своим жильем. Сначала он поворачивался к дому спиной, шагал по единственной садовой дорожке вплоть до зарослей ибиска - границы его владений - и тут круто поворачивался, чтобы порадоваться творению рук своих. В этот утренний час раздвижная стенка была открыта, готовясь принять первые косые лучи солнца, уже добиравшиеся до порога. Со своего наблюдательного пункта Парсел мог видеть Ивоа, хлопотавшую над завтраком. Он ждал, когда, закончив приготовления, Ивоа появится в проеме раздвижной стенки, как режиссер, выходящий на театральные подмостки, дабы обратиться к публике. Она издали поглядит на него и, улыбаясь, позовет нараспев, растягивая каждый слог: "А-да-мо! И-ди завтра-кать, А-да-мо!" Их разделяло всего двадцать шагов, они прекрасно видели друг
друга, и, в сущности, звать Парсела, да еще так громко, не было никакой необходимости. Но таков уж был их утренний обряд. Парсел улыбался, глядел во все глаза на четкий силуэт Ивоа, слушал и отмалчивался. Тогда она снова заводила нежным ласкающим голосом: "А-да-мо! Иди завтра-кать! Ада-мо!" Она сильно выделяла слог "да" и заканчивала призыв высокой переливчатой нотой неповторимой прелести. Умиляясь и радуясь, Парсел откликался только на третий призыв и подымал руку в знак того, что слышит.

- Хорошо, я уйду, только объясни мне одну вещь, - согласилась Итиа.
- Что тебе объяснить?
- Почему ты не хочешь быть моим танэ?
Парсел рассердился.
- Я танэ только одной женщины.
- А почему не двух? - спросила Итиа, упершись подбородком в свое левое плечо и наивно глядя на Парсела.
- Потому что это плохо.
- Потому что плохо? - удивленно протянула Итиа. - А чем же плохо? Разве тебе это не доставит удовольствия? Парсел отвел глаза. "Доставит, - вдруг подумал он. - В том - то и дело, что доставит. К несчастью, это так".


Говорит, что ты не такой, как все, и что нельзя cудить тебя как остальных людей.


- Парсел... Видите ли, Парсел, Джонсон плохо рассчитал. Выбрал себе уродину. Решил, что раз уродина, значит у нее есть другие достоинства. А это не так. Будь это так, все бы только на уродинах и женились. Еще бы! Да за них дрались бы! А дело-то в том, что уродливые женщины такие же надоедливые, как и красавцы...
Помолчав, он добавил:
- Да еще сверх того уродины.


Стоите себе здесь, как архангел Гавриил, ну прямо сам безгрешный Иисус, даже на стул по-настоящему не сели, словно вот-вот живым на
небеса вознесетесь, и предлагаете мне ком-про-мисс!


- Люди, - продолжал он, - нельзя судить об Адамо как о прочих перитани. На нашем большом острове Таити побывало немало перитани, но ни у кого не было таких золотых волос, таких светлых глаз, таких румяных щек, как у Адамо. Поглядите, люди, на румяные щеки Адамо, - загремел вдруг Меани, взмахнув рукой и изящно поведя плечами, как будто румянец и нежная кожа Парсела уже сами по себе порука его честности.
Хотя этот довод показался .самому Парселу до смешного неуместным, на таитян он произвел сильное впечатление. Они поглядывали на румяные щеки Парсела даже с каким-то уважением, и уважение это еще усилилось, когда Парсел покраснел под их взглядами.


Если вам не верится всякий раз, как я открываю рот, я не вижу смысла отвечать на ваши вопросы.

@темы: Робер Мерль

---

но тебя опять интересуют птицы
и животные — и совсем не
из исследовательских соображений, просто
ты ищешь свободу там, где её не было никогда
а что же тогда там было и зачем там строились города

если подлинная человеческая природа — это
что-то совсем космическое —
а ты говоришь на это: ну разумеется, как обычно
или: да да, это совсем не пустые слова

то до неё примерно восемь минут, и ты
знаешь, про какое расстояние я сейчас говорю.
знаешь, что говорит это расстояние?
(от земли до солнца)

оно говорит: убей себя, и на тебя посмотрю.

:

а потом проснись и скажи:

берёзки

любимая

небо

любимая

люди

любимые

спасибо

спасибо

спасибо

не болейте

пожалуйста

никогда

никогда

Ты же только это и говоришь на самом деле
Собственно, всегда только это и говорил.

@темы: коротко о главном

---

Демон

Иди, иди за мной — покорной
И верною моей рабой.
Я на сверкнувший гребень горный
Взлечу уверенно с тобой.

Я пронесу тебя над бездной,
Её бездонностью дразня.
Твой будет ужас бесполезный —
Лишь вдохновеньем для меня.

Я от дождя эфирной пыли
И от круженья охраню
Всей силой мышц и сенью крылий
И, вознося, не уроню.

И на горах, в сверканьи белом,
На незапятнанном лугу,
Божественно-прекрасным телом
Тебя я странно обожгу.

Ты знаешь ли, какая малость
Та человеческая ложь,
Та грустная земная жалость,
Что дикой страстью ты зовешь?

Когда же вечер станет тише,
И, околдованная мной,
Ты полететь захочешь выше
Пустыней неба огневой, —

Да, я возьму тебя с собою
И вознесу тебя туда,
Где кажется земля звездою,
Землею кажется звезда.

И, онемев от удивленья,
Ты у́зришь новые миры —
Невероятные виденья,
Создания моей игры…

Дрожа от страха и бессилья,
Тогда шепнешь ты: отпусти…
И, распустив тихонько крылья,
Я улыбнусь тебе: лети.

И под божественной улыбкой
Уничтожаясь на лету,
Ты полетишь, как камень зыбкий,
В сияющую пустоту…

9 июня 1916

@темы: Александр Блок

---

Непричёсанные мысли

Предпочитаю табличку "Вход воспрещён" надписи "Нет выхода".

Не говори о человеке плохо. Он подслушивает внутри тебя.

Из рая изгнали Адама и Еву. А как же оттуда вырвались на свободу львы, орлы, обезьяны, блохи и т.п.? И яблоки, конечно?

Что хромает - то идёт.

Меткий выстрел: не попасть в человека.

У каждого человека два профиля: с левой стороны и с правой. Да, и о двух изнутри не забудьте.

Я бы никогда не совершил самоубийства. Верю в людей: среди них всегда найдётся услужливый убийца.

Когда же наконец человек покорит межчеловеческое пространство?

Не бренчи ключами от своих тайников!

После каждого "последнего крика" литературной моды я всегда жду её последнего вздоха.

Помните: у человека нет выбора - он должен оставаться человеком!

Наконец они договорились - пришли к общему выводу, что являются врагами.

Куда записать утрату иллюзий - в "приход" или в "расход"?

Чтобы наверху его заметили. он распластывался, как только мог.

Некоторые не могут убить человека. Сначала им необходимо лишить его человеческого облика.

Некоторые зебры готовы даже в клетке сидеть, лишь бы их принимали за белых скакунов.

Не приветствуйте людей с распростёртыми объятиями - так им легче распять вас.

Человек всю жизнь ест себя поедом, чтобы не стать людоедом.

Сколько же масок должен надеть человек, чтобы не чувствовать пощёчин?

Кто такие ангелы? Для людоедов - всего лишь домашняя птица.

Человеку нужны адресаты его чувств, иначе у него может разорваться сердце.

Страшно смотреть в глаза опасности, если они так красивы.

В пустую женщину можно вложить очень много денег.

Как я смог мгновенно проглотить такую толстую книжку? Да просто сразу так страшно зевнул, что всё произошло само собой.

Всегда надо иметь кого-то, о ком можно скучать.

Свет многих звёзд дойдёт до нас, когда нас уже не будет, - вот она, живая любовь, существующая между несуществующими.

Когда я теряю веру в себя, то вспоминаю о том, что живу на звезде и освещаю серебристым блеском окружающую тьму.

Я знал лишь воскресный выпуск этого человека.

Некоторые люди выглядят как материализовавшиеся духи самоубийц.

Девочка, не жди любви, положив ногу на ногу.

Главный орган человека - это уж точно не сердце. Сколько раз оно у меня разрывалось - и что?

В любви не бывает опыта - только изношенность.

Когда не неё смотришь, невозможно поверить, что у её души нет такого же роскошного бюста.

@темы: Станислав Ежи Лец

---

Повесть о Сонечке

Передо мною маленькая девочка. Знаю, что Павликина Инфанта! С двумя черными косами, с двумя огромными черными глазами, с пылающими щеками.
Передо мною – живой пожар. Горит все, горит – вся. Горят щеки, горят губы, горят глаза, несгораемо горят в костре рта белые зубы, горят – точно от пламени вьются! – косы, две черных косы, одна на спине, другая на груди, точно одну костром отбросило. И взгляд из этого пожара – такого восхищения, такого отчаяния, такое: боюсь! такое: люблю!

Еще одно: меня почему-то задевало, раздражало, оскорбляло, когда о ней говорили Софья Евгеньевна (точно она взрослая!), или просто Голлидэй (точно она мужчина!), или даже Соня – точно на Сонечку не могут разориться! – я в этом видела равнодушие и даже бездушие. И даже бездарность.

– Сонечка, откуда при вашей безумной жизни – не спите, не едите, плачете, любите – у вас этот румянец?
– О, Марина! Да ведь это же – из последних сил!

– Марина, я сделала ужасную вещь: ведь его та женщина ни разу не поцеловала – потому что, если бы она его хоть раз поцеловала, он бы крутить перестал: он ведь этот поцелуй выкручивал! – Марина! я перед всем народом... Подхожу к нему, сердце колотится: – «Не сердитесь, пожалуйста, я знаю вашу историю: как вы все бросили из-за любви, а так как я сама такая же...» – и перед всем народом его поцеловала. В губы.
Вы не думайте, Марина, я себя – заставила, мне очень не хотелось, и неловко, и страшно: и его страшно, и ее страшно, и... просто не хотелось! Но я тут же себе сказала: – Завтра ярмарка уезжает, – раз. Сегодня последний срок, – два. Его никто в жизни не целовал, – три. И уже не поцелует, – четыре. А ты всегда говоришь, что для тебя выше любви нет ничего, – пять. Докажи, – шесть. И – есть, Марина, поцеловала! Это был мой единственный трудный поцелуй за всю жизнь. Но не поцелуй я его, я бы уж никогда не посмела играть Джульетту.
– Ну. а он?
– Он? (С веселым смехом):
Стоит как громом пораженный —
Евгений...
Да я и не смотрела. Пошла, не оглядываясь. Должно быть – до сих пор стоят... Десять лет, десять лет пыльных площадей и пьяных мужиков, а поцеловала – все-таки не та!

Потому что, Марина, любовь – любовью, а справедливость – справедливостью. Он не виноват, что он мне больше не нравится. Это не вина, а беда. Не его вина, а моя беда: бездарность. Все равно, что разбить сервиз и злиться, что не железный.

Сонечка с моими детьми была самое совершенное видение материнства, девического материнства, материнского девичества: девушки, нет – девочки-Богородицы.

Мечать ли вместе, спать ли вместе - а плакать всегда в одиночку.

– Как, Володя, вы – здесь? Вы – тоже бываете у Марины? Марина, я ревную! Так вы не одна сидите, когда меня нет?
– А вы, Сонечка, одна сидите, когда вас нет?
– Я! Я – дело пропащее, я со всеми сижу, я так боюсь смерти, что когда никого нет и не может быть – есть такие ужасные часы! – готова к кошке залезть на крышу – чтобы только не одной сидеть: не одной умереть, Марина! – Володя, а что вы здесь делаете?

– ...Я не знаю, кто вы для Марины, но – Марина меня больше любит. Правда, Марина?
(Беру ее ручку и целую.)
– Ну, вот и я говорю – больше. Потому что Марина вам руки никогда не целовала. А если и скажете, что целовала...
(Володя: – Софья Евгеньевна!!)
...то только из жалости, за то, что вы – мужчина, бессловесное существо, неодушевленный предмет, единственный неодушевленный предмет во всей грамматике. Я ведь знаю, как мы вам руки целуем! У Марины об этом раз навсегда сказано: – «Та-та-та-та... Прости мне эти слезы – Убожество мое и божество!» Только – правда, Марина? – сначала божество, а потом – убожество! (Чуть ли не плача.) И Марина вас, если я попрошу, выгонит. Правда, Марина?
Я, целуя другую ручку: – Нет, Сонечка.
– А если не выгонит, то потому, что она вежливая, воспитанная, за границей воспитывалась, но внутренно она вас – уже выгнала, как я только вошла – выгнала. И убирайтесь, пожалуйста, с этого места, это – мое место.
– Сонечка, вы сегодня – настоящий бес!
– А вы думали – я всегда шелковая, бархатная, шоколадная, крэмовая, со всеми – как с вами? Ого!! Вам ведь Вахтанг Леванович говорил, что я – бес? Бес и есть. Во всяком случае – бешусь. Володя, вы умеете заводить граммофон?
– Умею, Софья Евгеньевна.
– Заведите, пожалуйста, первое попавшееся, чтобы мне самой себя не слышать.

Любите друг друга, вы, прежде любившие меня оба, и иногда, при поцелуе, произносите мое имя.

– Словом, помните: я сейчас уезжаю. Но я вернусь. И если я узнаю, что вы – вы меня поняли? я наведу на вас беду– болезнь – и тиф, и чесотку, и что угодно – я вас просто прокляну.

@темы: Марина Цветаева

---

Быть может, мы должны много страдать из-за человека, чтобы в часы передышки он вознаграждал нас тем умиротворяющим покоем, каким дышит природа.

@темы: Марсель Пруст

---

Жутко громко, запредельно близко

Что если сделать прибор, распознающий всех, кого ты знаешь?
Тогда у едущей по улице "Скорой" на крыше могла бы загораться надпись:

НЕ ВОЛНУЙСЯ! НЕ ВОЛНУЙСЯ!

если прибор того, кто внутри, не распознал бы приборы тех, кто снаружи.
А если распознал, то на "Скорой" могло бы загораться имя того, кто внутри, либо:

НИЧЕГО СЕРЬЁЗНОГО! НИЧЕГО СЕРЬЁЗНОГО!

либо, если это что-то серьёзное:

ЭТО СЕРЬЁЗНО! ЭТО СЕРЬЁЗНО!

Ещё можно распределить всех, кого ты знаешь, по тому, как сильно их любишь, и если прибор того, кто в "Скорой", распознал прибор того, кого он больше всех любит, или того, кто больше всех любит его, и если у того, кто в "Скорой", по-настоящему тяжёлая травма, и он может даже умереть, на "Скорой" могло бы загораться:

ПРОЩАЙ! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! ПРОЩАЙ! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!

Ещё может быть так, что кто-нибудь окажется первым номером в списках сразу многих людей, и когда он будет умирать, а "Скорая" - ехать по улицам в больницу, на ней постоянно будет гореть:

ПРОЩАЙ! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! ПРОЩАЙ! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!

@темы: Джонатан Сафран Фоер

---

Татьяна Толстая говорит

-однажды вы сказали, что вы - социопат, то есть вы не любите скопления людей, не выносите.
-да. не то что скопления, я и одного-то человека иногда с трудом переношу. у меня сильная социопатия, а не как у вас.
- так, может быть, вы ещё и мизантроп?
- нет,я не мизантроп. я люблю людей, только не близко чтобы, не близко.
- а как же вы с таким... с такими психологическими характеристиками...
- а я вот...
-... вы решились пойти на "Минуту славы"?
- а потому что надо бороться со своими психологическими характеристиками, недостатками, значит, есть способы борьбы. надо же выходить к людям. надо выходить в магазин, покупать хлеб, сахар, масло. сахар можно не покупать. да.

@темы: коротко о главном, беседы

---

- Где в нашем городе в архитектуре итальянские мотивы?
- А не у тюрьмы ли "Кресты"?

@темы: коротко о главном, беседы

---

двор духов ХД

Екатерина Литош
Двор, который ни один жилец не знает под названием "двора духов".
Место хоть и откапременченное прошлой зимой, а все равно остается неприятным. Находится долго там жутко. А дом доходным был, и прям чувствуется, что люди не вполне счатливо там жили. Кстати и до сих пор "кадры" нередко встречаются...

Урри Боровских
Екатерина! Где же всё-таки он находится? Как туда попасть? Безумно интересно узнать!!!!

Марья Маркина
Здорово!... И Вы песпрепятственно туда вошли? (А почему Вы в теме всё-таки выражаете какие-то сомнения по поводу адреса?)

Екатерина Литош
Видимо, неправильно выразилась.
Хотелось узнать, отработана ли версия с этим домом или нет? Я видела мнение, что двор - не тот( но обсуждения были в жж).
Там бываю время от времени. Но там домофоны надо пройти.
Если идти от БП, то это первая или вторая арка (обе туда приведут). Если в первую арку зайдешь - самый дальний левый подъезд (в углу под козырьком, несколько ступенек вниз). Далее - дверь с домофоном. Соответственно, если это вторая арка, то самый дальний правый угол, дверь под козырьком с домофоном. Может, подкараулите кого. С утра, например, когда все на работу спешат, или наоборот, ближе к вечеру.

Урри Боровских
Спасибо большое!!!! Наконец-то!!!!! Как же долго я его искал! Да и все остальнынеы, думаю, тоже!

Полный Пэ
ВЫ ЗАЕБАЛИ ХОДИТЬ ПО ЭТОМУ ДВОРУ !!!! НИКАКИХ дУХОВ ТАМ НЕТ.... А ПОХОДУ ПОСЛЕ ВАС - ИСКАТЕЛЕЙ НАСРАНО В ПАРАДНОЙ ПОСТОЯННО, ДОМОФОН НЕ СПАСАЕТ... и БУЛЬБИКИ НАКИДАНЫ...

@темы: коротко о главном, беседы

---

Спор о табаке.
«Барышня, а курят! Оно, конешно, все люди равны, только все же барышне курить не годится. И голос от того табаку грубеет, и запах изо рта мужской. Барышне конфетки надо сосать, духами прыскаться, чтоб дух нежный шел. А то кавалер с любезностями — прыг, а вы на него тем мужским духом — пых!
Мужеский пол мужского духа теперь не выносит. Как вы полагаете, а, барышня?»
Я: «Конечно, вы правы: привычка дурная!»
Другой солдат: «А я, то есть, товарищи, полагаю: женский пол тут ни при чем. Ведь в глотку тянешь, — а глотка у всех одинакая. Что табак, что хлеб. А кавалеры любить не будут, оно, может, и лучше, мало ли нашего брата зря хвостячит. Лю — бовь! Кобеля, а не любовь! А полюбит кто — за душу, со всяким духом примет, даже сам крутить будет. Правильно говорю, а, барышня?»
Я: «Правильно, — мне муж всегда папиросы крутит. А сам не курит». (Вру.)

Молитва Али во время и с времен восстания:
«Спаси, Господи, и помилуй: Марину, Сережу, Ирину, Любу, Асю, Андрюшу, офицеров и не-офицеров, русских и не-русских, французских и не-французских, раненых и не-раненых, здоровых и не-здоровых. — всех знакомых и не-знакомых».

"Октябрь в вагоне"


Всячески пария: для хамки — «бедная» (грошовые чулки, нет бриллиантов), для хама — «буржуйка», для тещи — «бывшие люди», для красноармейцев — гордая стриженая барышня. Роднее всех (на 1000 верст отдаления!) бабы, с которыми у меня одинаковое пристрастье к янтарю и пестрым юбкам — и одинаковая доброта: как колыбель.

Кстати, глупое упразднение буквы д: белокудр, белые кудри: и буйно и бело. А белокур — что? Белые куры? Какое-то бесхвостое слово!

Выходит он из вагона: худенький, хорошенький, и жалобным таким голоском: «А куда мне сейчас можно будет пойти?» — «Вас автомобиль ждет. Ваше высочество». Многие солдаты плакали.

"Вольный проезд"


Я - чудо: ни добро, ни худо.

Для меня достижимость желаемого (вещи ли, души ли) в обратном соотношении с желанностью его: чем желанней — тем недостижимей. Заранее. Заведомо. И не пытаюсь хотеть.

"Смерть Стаховича"


- Что с тобой, Мусенька? - удивляется Александр Павлович.
- Так, что-то есть не хочется! - безнадежно отвечаю я. Пусть он думает, что от любви к нему (я ничего еще не сказала, но он же должен понять!).

- Раечка - прекрасное существо! - вдруг начинает А <лександр> П <авлович>. - Непосредственное, живое, искреннее...
Почему мне так неприятно слушать это? Я очень люблю Раечку, но...
- Несмотря на ее манеры, она мне нравится... - продолжает А <лександр> П <авлович>.
- Раечка Оболенская совсем не прекрасное существо! - вдруг заявляю я.
- Тебя не спрашивают! - говорит папа.
- Маме она не нравится, и мне она тоже не нравится.
- Муся! - мама поражена. Алекс <андр> Павлович улыбается и переглядывается с мамой.
- Когда я кончу курс, я женюсь на Раечке и увезу ее в Екатеринбург.
- А я поеду за вами.
- А мы поедем рано утром, когда ты будешь спать...
- А я не буду спать!
- Я увезу ее к себе на Урал! - Алекс <андр> Павлович радостно хохочет, и желтая бородка его трясется, а глаза делаются, как щелки.
- Я отравлю ее! - тут я бросаю вилку и открываю рот вовсю.
- А тебя сошлют в Сибирь!
- А я убегу, я убью, я ее, я вас, я, я...
Начинается ужасный крик. Папа сердится на маму, - «это все книги!» - мама на Альфонсинку, Лёра на А <лександра> П <авловича>, - зачем меня дразнит, Андрюша страшно доволен и потихоньку дергает Асю за ногу, Ася сует под стол противные бобы...

"То, что было"


Пишем папе и маме письма, пишу -- я, неграмотная Ася рисует музеи и Уралы, на каждом Урале - по музею. "А вот еще Урал, а вот еще Урал, а вот еще Урал", - и, заведя от рвения язык почти за край щеки: "А вот еще музей, а вот еще музей, а вот еще музей..." Я же, с тоже высунутым языком, честно и мощно вывожу: "Нашли ли мрамор для музея и крепкий ли? У нас в Тарусе тоже есть мрамор, только не крепкий..." Мысленно же: "Нашли ли для нас кота -- и уральский ли? У нас в Тарусе тоже есть коты, только не уральские". Но написать, по кодексу нашего дома, не решаюсь.

"Музей Александра III"

Поступил к нам дворник, прямо из деревни, – семнадцати лет, круглолицый, кареглазый, с щеками пышущими, как те печи, которые он так жарко и с таким жаром топил, – по имени Алексей, и, действительно, Божий человек, даже Божие дитя: не пил, не курил, только спал. Зато – спал непробудно.

И вот, это самое “Божие дитя”, однажды, мне: – “Барышня, как бы мне посмотреть нашего барина заведение? Говорят, сам государь на освящение пожалует, так как бы мне уж заодно...” За утренним чаем я, отцу: – “Папа, ты не можешь показать Алексею музей?” – “С удовольствием. Кто такой Алексей?” А это наш дворник. Он очень интересуется...” – “Гмм... навряд ли он... А впрочем, пусть посмотрит...” – За вечерним чаем того же дня: – “Водил, папа, Алексея?” – “А как же!” – “Ну, как?” – “Да видишь ли, как человек непросвещенный и даже придурковатый, он, завидев всех моих Гераклов и Венер, так застыдился и даже испугался, что, представь себе, всю дорогу шел слепой. Да, да, да. Закрылся локтем и таким манером прошел по всему музею. – Да ты, Алексей, гляди! Сейчас ничего такого нет! – Куда там! Красный, как рак, взглянет на секунду из-под локтя и, как ошпаренный, опять зажмурится. Тут я его и отпустил”. Утром Алексей приходит топить печку. – “Ну, что, Алексей, понравился тебе музей?” – “Здание хорошее”. – “Почему же ты все время шел слепой?” – Алексей, шепотом: – “Женщины голые...” – На кухне же объяснялся вольнее: – “Конечно, барину видней, и медали у них все, а я человек деревенский, а все – чудно! На старости лет, а чем занялись! Баб голых понаставили да мужиков! Да еще освящать задумали... Да поп – увидит – как плюнет! Му-зей!”

"Лавровый венок"

На обратном пути фрейлейн Энни мне:
— Почему же ты ничего не говоришь, Руссенкинд? Ассиа хоть плачет. Разве тебе не хотелось к твоим друзьям, на высоту?
— Ах, я всегда знаю, я заранее знала. Это было бы слишком прекрасно!
И внезапно, вместо слез, разражаюсь знаменитым двустишием:
Behьt Dich Gott, es war zu schцn gewesen!
Behьt Dich Gott, es hat nicht sollen sein!
[“Храни тебя Бог, это было бы слишком прекрасно!
Храни тебя Бог, этому не суждено было быть!”]

"Башня в плюще"

— Эту будет тошнить, — возражала поверх моей заранее виноватой головы мать, — непременно растрясет на лошадях и будет тошнить. Ее всегда тошнит, везде тошнит, совершенно не понимаю, в кого она. Папашу (так она звала того «дедушку») не тошнит, меня не тошнит, тебя не тошнит, наконец ни Лёру, ни Андрюшу, ни Асю не тошнит, а ее от одного вида колес уже тошнит.
— Ну, стошнит... — кротко соглашается отец, — стошнит, и вся беда... (И, явно уже думая о другом: стошнит — и чудесно. (И, спохватываясь: А может быть, и нет — на свежем воздухе...
— При чем тут свежий воздух? — горячится мать, заранее оскорбленная дорожным зрелищем. — Что вагон — что воз — что лодка — что ладно, на рессорах, и без рессор, на пароме, на ascenseur'e1 — всегда тошнит, везде тошнит, а еще морской назвали!
— Меня пешком не тошнит, — робко-запальчиво вставляю я, расхрабрившись от присутствия отца.
— Посадим лицом к лошадям, возьмем мятных лепешек, — уговаривает отец, — платье, наконец, на смену...
— Только я с ней рядом сидеть не хочу! Ни рядом, ни напротив! — раздражается Андрюша, давно уже мрачневший лицом. — Каждый раз меня с ней сажают, как тогда в вагоне, помнишь, мама, когда...
— Возьмем одеколону, — продолжает отец, — а рядом сяду — я. (Ты только, пожалуйста, не удерживайся, — конфиденциально, мне, — замутит — скажи, остановим лошадей, и слезешь, продышишься. Не на пожар ведь... А действительно странно: отчего тебя всегда тошнит? — И, примирительно: — Природа, природа, ничего с ней не поделаешь. Даже так можешь: «Папа, мне хочется сорвать во-он тот мак!» Соскочишь побыстрее и побежишь подальше — чтобы не расстраивать маму!)

"Хлыстовки"

@темы: Марина Цветаева