Остров

[Оушен]

- Посмотри! - произнесла Ивоа. - Я ношу на шее медаль твоего бога Иисуса. Все время ношу! Ни на день с ней не расставалась. Даже когда купалась, и то не снимала! И каждый вечер я целовала твоего бога Иисуса и просила его вернуть мне Адамо. И он вернул! - торжествующе добавила она. - Видно, твой бог очень могущественный: все может сделать! Адамо здесь! - закричала она в приливе счастья, подняв обе руки, как будто подставляя небу открытые ладони.

- Почему же он тебе не нравится? -спросил Парсел.
Ивоа подняла голову и скорчила гримаску.
- Потому что он на меня не смотрел.

Каждое утро, умывшись в пристройке, Парсел шел любоваться своим жильем. Сначала он поворачивался к дому спиной, шагал по единственной садовой дорожке вплоть до зарослей ибиска - границы его владений - и тут круто поворачивался, чтобы порадоваться творению рук своих. В этот утренний час раздвижная стенка была открыта, готовясь принять первые косые лучи солнца, уже добиравшиеся до порога. Со своего наблюдательного пункта Парсел мог видеть Ивоа, хлопотавшую над завтраком. Он ждал, когда, закончив приготовления, Ивоа появится в проеме раздвижной стенки, как режиссер, выходящий на театральные подмостки, дабы обратиться к публике. Она издали поглядит на него и, улыбаясь, позовет нараспев, растягивая каждый слог: "А-да-мо! И-ди завтра-кать, А-да-мо!" Их разделяло всего двадцать шагов, они прекрасно видели друг
друга, и, в сущности, звать Парсела, да еще так громко, не было никакой необходимости. Но таков уж был их утренний обряд. Парсел улыбался, глядел во все глаза на четкий силуэт Ивоа, слушал и отмалчивался. Тогда она снова заводила нежным ласкающим голосом: "А-да-мо! Иди завтра-кать! Ада-мо!" Она сильно выделяла слог "да" и заканчивала призыв высокой переливчатой нотой неповторимой прелести. Умиляясь и радуясь, Парсел откликался только на третий призыв и подымал руку в знак того, что слышит.

- Хорошо, я уйду, только объясни мне одну вещь, - согласилась Итиа.
- Что тебе объяснить?
- Почему ты не хочешь быть моим танэ?
Парсел рассердился.
- Я танэ только одной женщины.
- А почему не двух? - спросила Итиа, упершись подбородком в свое левое плечо и наивно глядя на Парсела.
- Потому что это плохо.
- Потому что плохо? - удивленно протянула Итиа. - А чем же плохо? Разве тебе это не доставит удовольствия? Парсел отвел глаза. "Доставит, - вдруг подумал он. - В том - то и дело, что доставит. К несчастью, это так".


Говорит, что ты не такой, как все, и что нельзя cудить тебя как остальных людей.


- Парсел... Видите ли, Парсел, Джонсон плохо рассчитал. Выбрал себе уродину. Решил, что раз уродина, значит у нее есть другие достоинства. А это не так. Будь это так, все бы только на уродинах и женились. Еще бы! Да за них дрались бы! А дело-то в том, что уродливые женщины такие же надоедливые, как и красавцы...
Помолчав, он добавил:
- Да еще сверх того уродины.


Стоите себе здесь, как архангел Гавриил, ну прямо сам безгрешный Иисус, даже на стул по-настоящему не сели, словно вот-вот живым на
небеса вознесетесь, и предлагаете мне ком-про-мисс!


- Люди, - продолжал он, - нельзя судить об Адамо как о прочих перитани. На нашем большом острове Таити побывало немало перитани, но ни у кого не было таких золотых волос, таких светлых глаз, таких румяных щек, как у Адамо. Поглядите, люди, на румяные щеки Адамо, - загремел вдруг Меани, взмахнув рукой и изящно поведя плечами, как будто румянец и нежная кожа Парсела уже сами по себе порука его честности.
Хотя этот довод показался .самому Парселу до смешного неуместным, на таитян он произвел сильное впечатление. Они поглядывали на румяные щеки Парсела даже с каким-то уважением, и уважение это еще усилилось, когда Парсел покраснел под их взглядами.


Если вам не верится всякий раз, как я открываю рот, я не вижу смысла отвечать на ваши вопросы.

@темы: Робер Мерль